d0rj/ru-mhr-parallel · Datasets at Hugging Face

ru stringlengths 2 1.74k	mhr stringlengths 2 1.63k
«А ведь верно написано в этой бумажке», — решил Назаров.	"А вет тиде кагазыште чыным возымо", — шоналтыш Назаров.
Что, например, видел хорошего в жизни он, Назаров? За свои тридцать лет он не знал ни радости, ни счастья.	Кумло ий илен эртарымаштыже Иван Назаров эше сайжым ужын огыл.
Родился за Волгой, в глухом чувашском селе.	Шочын Юл вес велысе чуваш селаште.
Кроме приземистой, похожей на старый гриб избенки, у его отца ничего больше не было.	Шӱкшӧ папка гай льыптырген шинчыше пӧртшӧ да олым ашык дене петырыман пӧртӧнчылжӧ улмаш, ачажын моло оралте лийын огыл.
Хлеба хватало лишь до первого снега.	Киндыжат первый лум вочмеш гына ситен.
В детстве Иван Назаров пас чужой скот, когда подрос, батрачил, переходя от одного хозяина к другому.	Йочаж годым Иван Назаров еҥ вольыкым кӱтен, кушкын шумекше тарлалт ыштен, ик оза деч весе дек куснылын.
Двадцати двух лет Ивана призвали служить во флот.	Коло кок ийым темымекыже, Иваным флотыш налыныт.
Попал он в Порт-Артур.	Тудо Порт-Артурыш логалын.
Во время русско-японской войны, в одном из боев Назаров был ранен в голову.	Руш-япон сарыште ик кредалмашеш Назаровын вуйжо сусырген.
Рана была тяжелая, и его долго лечили в лазаретах.	Сусыр неле улмаш, да тудым лазаретыште кужун эмленыт.
После этого Иван возвратился в родные края, но его мать и отец уже умерли.	Тылеч вара Иван шочмо кундемышкыже пӧртылын, но ачажат, аважат ынде коленыт.
Осиротевшая избенка была заколочена.	Тулыкеш кодшо пӧртым пудалыме.
Демобилизованный моряк, обойдя ее, смахнул кулаком набежавшую слезу и подался в люди.	Демобилизоватлалтше моряк, йырже савырнен, шинчавӱдшым мушкындо дене ӱшгтылынат, еҥ коклаш каен.
Зимой он валил лес Николаю Пенькову, весной становился сплавщиком, а позже подряжался в плотогоны.	Николай Пеньковлан телым пырням руаш тӱҥалын, шошым сплавщик лийын, а варарак шолым волтен.
Еще до призыва во флот Назарову доводилось работать в лесу и на молевом сплаве.	Эше флотыш кайымыж деч ончычат Иван чодыра пашаште да мольышто лийын.
Раза три он спускался по Волге до самой Астрахани.	Иктаж кум гана Юл дене Астраханьыш шумешкат волен.
Вот и нынче мечтает дойти с плотами до Каспия.	Теният шолым волтышыжла Каспийыш вошт шуаш шона...
Вспомнив о своем житье-бытье, Иван решил еще раз прочесть листочек.	Шке илыш-кунжым шарналтен, Иван кагазым тугак лудаш тӧчен шинча.
Читая, он не слышал, как сзади к нему подошел десятник и через плечо стал заглядывать в листовку.	Лудшыжла, воктекше десятникын толын шогалмыжымат ыш шиж. Тудыжо туп шеҥгечше шыпак ончен лудеш.
— Долой...	— Сӱмыраш...
— А кого это «долой»? — спросил вдруг Эргубаев.	— А кӧм тиде "сӱмыраш"? — йодо кенета Эргуваев.
— Ясно кого.	— Кӧжым раш.
Царя Николашку, — обернулся к десятнику Назаров.	Николашка кугыжам,- Назаров десятник дек савырныш.
— Где ты взял эту бумажку?	— Кушто тыгай кагазым муынат?
— Бог послал...	— Юмо колтен.
— Не бог, а черт послал, — проворчал Эргубаев.	— Юмо огыл, ия колтен! — вудыматыш Эргубаев.
Назаров поднялся и пристально посмотрел в его глаза.	Назаров шем шинчаж дене келесырын ончале.
— А ты, однако, якорь тебя подери, одной масти с богачами, о которых здесь написано...	— А тый, ужамат, якорь тыйым кушкедше, тыште возымо поян-влак дене ик коваштан улат аман...
Вот возьму тебя за шиворот и брошу в воду.	Руалтем шоягорем гычет да вӱдыш кудалтем.
Понял?	Умылышыч?!
— Не посмеешь! — испуганно сказал Эргубаев, отступая от разгневанного чувашина.	— От тошт! — лӱдын кычкыралеш Эргубаев, шыдешкыше чуваш деч шеҥгекыла чакна.
А Назаров одной рукой сорвал распустившийся ярко-лиловый подснежник, другой захватил горсть песку и стал подходить к десятнику.	А Назаров але таче эрден гына пелед шогалше сылне пеледышым вӱд сер гыч кӱрлын нале, вес кидше дене ошмам кормыжтале да ваштарешыже мия.
Протянув свои руки, он грозно заявил:	Кидшым шуялтен, тудо лӱдыктен мане:
— Выбирай...	— Ойыро...
Возьмешь цветок — будешь с нами, а если хочешь быть на стороне хозяина — глаза песком засыплю и в Кокшагу брошу...	— Пеледышым налат — мемнан дене лият, оза могыреш коднет гын, на тыланет ошма! Какшаныш кудалтем...
Ну?!	Ну?!
Эргубаев побледнел.	Эргубаев ошем кайыш.
Его губы задрожали, он что-то пытался сказать, но слова застряли в горле.	Тӱрвыжӧ чытырнаш тӱҥале, ала-мом каласынеже ыле, но шомакше логареш шинчын.
Сделав несколько шагов назад, он резко повернулся и что есть духу бросился бежать.	Икмыняр ошкылым шеҥгек ыштышат, тудо савырналтыш да уло кертмын куржын колтыш.
— Ах ты, паршивый шайтан! — крикнул ему вслед Иван.	— Ах тый, шакше шайтан! — почешыже кычкырале Назаров.
— Удрал окаянный...	— Куржо каргыме...
— Ха-ха-ха! — услышал он.	— Ха-ха-ха! — кольо тудо.
— Ты чего это расшумелся?	— Мом тыге толашет?
Назаров увидел друга, стоящего у кручи.	Назаров тура сер тӱрыштӧ шогышо йолташыжым ужо.
— Сивагат, ты?!	— Сивагат, тый?!
Спускайся ко мне...	— Воло мый дкем...
Быстро семеня кривыми ногами, татарин ловко сбежал по песчаному склону к воде.	Кадыр йолжым пиын тарватылын, татар ошма тайыл дене вӱд деке куштылгын волен шогале.
Друзья уселись рядом, молча закурили.	Йолташ-шамыч йыгыре шинчыч, шыпак тамакым шупшаш пижыч.
Недалеко от одного из опасных заторных участков, там, где, устье Кокшаги раздается вширь, почти у самой воды, есть густо заросшее кустарником укромное место.	Заторный деч ятыр кӱшнӧ ик тураште Какшан вӱд лопканрак йога. Вӱд воктенак нугыдо вондер коклаште улак вер уло.
Правый берег реки тут крутой, и на нем, низко склонив ветви к воде, стоят кусты черемухи.	Тура сер воктене, укшлашт дене вӱд ӱмбак кумык кержалтын, ломбо-влак шогат.
А на другой стороне в реку вдается узкая песчаная коса.	А вес могырышто эҥерыш аҥысыр ошмайол пӱчкын пура.
Сюда и пришла Матра.	Лач тышке Матрана толын.
Она села на вывороченный бурей ствол и, не торопясь, развязала платок.	Тӱтанын куклен лукмо пушеҥге тӱҥыш шинче да вашкыде шовыч кылдышым рудыш.
В платке — хлеб, рыба, сахар и несколько конфет в ярких бумажных обертках.	Шовычышто кечываллан налме кинде, кол, сакыр да икмыняр конфет кият.
До обеда еще далеко, и по всему видно, что девушка пришла не для того, чтобы поесть.	Але кечывалым ышташ ондак. Адакше коеш: ӱдыр кочкашь шонен толын огыл.
Она положила в рот кусочек сахару, развернула конфету, разгладила бумажку и положила ее на ладонь.	Тудо умшашкыже сакыр падырашым пурльо, вара конфетым рончыш, кагазшым шаралтен, копашкыже пыштыш.
Поглядев по сторонам и убедившись в том, что Матра здесь одна и за ней никто не подсматривает, она положила конфету на бумажку и, поплевав на нее, что-то зашептала.	Йырым-йыр ончале да шкет улмыжлан ӱшанен, тудым иктат ок уж манын умылен, Матрана конфетым кагазыш пыштыш, тушко шӱведыш да ала-мом шып ойлаш тӱҥале.
Если бы в этот момент кто-нибудь подошел к ней поближе, то услышал бы слова заклинания-наговора: «Только тогда, когда Чачи отвезет на серебряную мельницу серебряное зерно, размолет его на серебряном жернове, испечет из серебряной муки серебряный хлеб и накормит им Чопана, только тогда он полюбит ее.	Мом тудо ойлыштеш, ӧрдыж гыч колыштын, нимат от умыло, а чылт чакак лият гын, шыпрак каласкалыме мутшымат умылаш йӧсӧ огыл: «Ший вакшыш ший пырчым наҥгаен, ший кӱэш йоҥыжтен, ший ложаш дене ший киндым пыштен, кунам йоланым пукшен кертеш, тунам гына тудым Чопан йӧратыже.
Тьфу!	Чпу!
Тьфу!	Чпу!
Тьфу!..»	Чпу..!"
Кончив наговор, Матра завернула конфету в бумажку, положила ее в платок и аккуратно связала его концы.	Тыге шӱведышат, Матрана конфетшым могай ыле, тугай кагазеш пӱтырыш да шовыч дене сайын гына вӱдыльӧ.
Итак, главное сделано. Девушка облегченно вздохнула и стала пристально всматриваться в густые заросли черемушника и слушать: не запоет ли где соловей.	Тиде пашам ыштен пытарымеке, ӱдыр кожге ласкан шӱлалтыш. Ынде тудо ломбо могырыш ончыштеш, шӱшпык мурым колыштеш.
Но пения не было слышно.	Но шӱшпык йӱк тембалне ок шокто.
Матра поднялась на крутой берег.	Матра тура серыш кӱзыш.
Дойдя до середины широкого луга, она остановилась.	Кумда олык пукшек шуо да чарналтен шогале.
До ее слуха донеслись соловьиные трели.	Пылышыжлан шӱшпык шӱшкымӧ йӱк шоктыш.
Девушка быстро сунула багор в куст шиповника и побежала.	Ӱдыр пагоржым шуанвондо уа йымак чыкале да куржын колтыш.
Ее иссиня-черные волосы выбились из-под красного платка, лицо разрумянилось, глаза заблестели...	Тудын кандалге-шем ӱпшӧ йошкар шовычшо йымач лектын, чурийже чевергыш, шинчаже йылгыжеш...
Здесь...	Тыштак...
Здесь он.	Тыштак тудо.
И она, затаив дыхание, прислушалась.	Шӱлымыжым чарнен, тудо колышташ пиже.
Соловей пел в чаще.	Шӱшпык чашкерыште мура.
Где он сидит?	Куштырак шинча?
Эх, если бы на черемухе... на распускающейся!	Ломбышто гын йӧра ыле... пеледаш тӱҥалше ломбышто!
Матра до боли в глазах всматривается в заросли.	Матрана шинчаже корштымеш уашке ончыштеш.
Голос певца раздается где-то совсем рядом то тише, то громче, то вдруг разливается звонкой трелью.	Мурызын йӱкшӧ ала-кушто лишнак я эркын, я талын шокта, я кенета йоҥгыдын чыр-чыр-чыр шуялтен колта.
Девушка внимательно осматривает каждую веточку, каждый сучок, но соловья не видно.	Ӱдыр кажне укшышто шерын кычалеш, но шӱшпык нигуштат огеш кой.
Где он?..	Кушто тудо?
Нужно сломить ту ветвь, на которой он сидит.	Тудын шинчыме укшым кузе гын пудыртен налаш.
Так сказала старушка-знахарка, которая научила Матру наговору.	Тыге юзо кувай каласен, тудымат юлаш туныктен.
Долго гонялась Матра за соловьем.	Матрана шӱшпыкым кужун поктыльо.
К месту работы она вернулась уже после полудня, уставшая, но довольная.	Тыге толашен коштын, тудо кечывал эртымылан гына ярныше, но куаныше толын шуо.
В руке у нее была ветка цветущей черемухи.	Кидыштыже пеледышан изи ломбо укш.
Подойдя к зачистке, девушка удивилась: «Почему на участке никого нет?	Зачисткыш лишеммек, ӱдыр ӧрын колтыш: "Мо тыгай, участкыште ик еҥат ок кой?
Куда все ушли?»	Кушко чылан каен пытеныт?"
С минуту она молча постояла и, наконец, догадавшись, что сплавщики, очевидно, пропустив все отставшие бревна, спустились по реке ниже, закинула на плечо багор и быстро зашагала вдоль берега.	Минут наре шып шогышат, пытартышлан тогдайыш: очыни, сплавщик-влак, кодшо пырням эрыктен, ӱлыкӧ волен каеныт. Ӱдыр тарванышат, пагоржым вачыш пыштен, йолжым ӱлыкыла шуялтыш.
Пройдя версты две-три, Матра догнала товарищей.	Кок-кум меҥгым ошкылмек, Матрана йолташыже-влакым поктен шуо.
Осторожно пробираясь между кустов, она подошла к воде и как ни в чем ни бывало принялась за работу.	Уала кокла гыч йыштак волен, вӱд дее лишеме да нимат лийдымыла пашалан пиже.
Узнав, что десятник не заметил ее отсутствия, Матра облегченно вздохнула.	Десятник тудын укежым пален шуктен огылым умылен, Матрана каньылын шӱлалтыш.
— Куда это ты ходила? — спросила Чачи.	— Кушко тыге коштыч? — йодо Чачи.
— Прилегла на берегу и заснула, — соврала девушка.	— Ала-кузела сереш возынамат, мален колтенам, — шойыштеш ӱдыр.
— Ты же видела...	— Тыйже ужыч вет...
Почему не разбудила?	Молан кычкырен отыл?
— Что ты говоришь!	— Мом тый ойлыштат?
Как это в таком случае можно было пройти мимо подруги и не разбудить ее!	Шке йолташым кычкырыде, мо шӱргӧ дене эртен кает.
Ты, наверно, опять была в деревне?	Тый адакат ялыш коштынат дыр?
Чачи знала, что накануне Матра ходила в деревню за конфетами.	Чачи пала: Матрана кодшо кечын ялыш конфетлан коштын.
Десятник узнал об этом и записал ей только половину рабочего дня.	Тунамже десятник шижын. Тудын деч пел кечым кудалтен.
— Ладно, ладно, помалкивай, — сказала Матра.	— Йӧра-йӧра, шып лий, — шоктыш Матрана.

«А ведь верно написано в этой бумажке», — решил Назаров.

"А вет тиде кагазыште чыным возымо", — шоналтыш Назаров.

Что, например, видел хорошего в жизни он, Назаров? За свои тридцать лет он не знал ни радости, ни счастья.

Кумло ий илен эртарымаштыже Иван Назаров эше сайжым ужын огыл.

Родился за Волгой, в глухом чувашском селе.

Шочын Юл вес велысе чуваш селаште.

Кроме приземистой, похожей на старый гриб избенки, у его отца ничего больше не было.

Шӱкшӧ папка гай льыптырген шинчыше пӧртшӧ да олым ашык дене петырыман пӧртӧнчылжӧ улмаш, ачажын моло оралте лийын огыл.

Хлеба хватало лишь до первого снега.

Киндыжат первый лум вочмеш гына ситен.

В детстве Иван Назаров пас чужой скот, когда подрос, батрачил, переходя от одного хозяина к другому.

Йочаж годым Иван Назаров еҥ вольыкым кӱтен, кушкын шумекше тарлалт ыштен, ик оза деч весе дек куснылын.

Двадцати двух лет Ивана призвали служить во флот.

Коло кок ийым темымекыже, Иваным флотыш налыныт.

Попал он в Порт-Артур.

Тудо Порт-Артурыш логалын.

Во время русско-японской войны, в одном из боев Назаров был ранен в голову.

Руш-япон сарыште ик кредалмашеш Назаровын вуйжо сусырген.

Рана была тяжелая, и его долго лечили в лазаретах.

Сусыр неле улмаш, да тудым лазаретыште кужун эмленыт.

После этого Иван возвратился в родные края, но его мать и отец уже умерли.

Тылеч вара Иван шочмо кундемышкыже пӧртылын, но ачажат, аважат ынде коленыт.

Осиротевшая избенка была заколочена.

Тулыкеш кодшо пӧртым пудалыме.

Демобилизованный моряк, обойдя ее, смахнул кулаком набежавшую слезу и подался в люди.

Демобилизоватлалтше моряк, йырже савырнен, шинчавӱдшым мушкындо дене ӱшгтылынат, еҥ коклаш каен.

Зимой он валил лес Николаю Пенькову, весной становился сплавщиком, а позже подряжался в плотогоны.

Николай Пеньковлан телым пырням руаш тӱҥалын, шошым сплавщик лийын, а варарак шолым волтен.

Еще до призыва во флот Назарову доводилось работать в лесу и на молевом сплаве.

Эше флотыш кайымыж деч ончычат Иван чодыра пашаште да мольышто лийын.

Раза три он спускался по Волге до самой Астрахани.

Иктаж кум гана Юл дене Астраханьыш шумешкат волен.

Вот и нынче мечтает дойти с плотами до Каспия.

Теният шолым волтышыжла Каспийыш вошт шуаш шона...

Вспомнив о своем житье-бытье, Иван решил еще раз прочесть листочек.

Шке илыш-кунжым шарналтен, Иван кагазым тугак лудаш тӧчен шинча.

Читая, он не слышал, как сзади к нему подошел десятник и через плечо стал заглядывать в листовку.

Лудшыжла, воктекше десятникын толын шогалмыжымат ыш шиж. Тудыжо туп шеҥгечше шыпак ончен лудеш.

— Долой...

— Сӱмыраш...

— А кого это «долой»? — спросил вдруг Эргубаев.

— А кӧм тиде "сӱмыраш"? — йодо кенета Эргуваев.

— Ясно кого.

— Кӧжым раш.

Царя Николашку, — обернулся к десятнику Назаров.

Николашка кугыжам,- Назаров десятник дек савырныш.

— Где ты взял эту бумажку?

— Кушто тыгай кагазым муынат?

— Бог послал...

— Юмо колтен.

— Не бог, а черт послал, — проворчал Эргубаев.

— Юмо огыл, ия колтен! — вудыматыш Эргубаев.

Назаров поднялся и пристально посмотрел в его глаза.

Назаров шем шинчаж дене келесырын ончале.

— А ты, однако, якорь тебя подери, одной масти с богачами, о которых здесь написано...

— А тый, ужамат, якорь тыйым кушкедше, тыште возымо поян-влак дене ик коваштан улат аман...

Вот возьму тебя за шиворот и брошу в воду.

Руалтем шоягорем гычет да вӱдыш кудалтем.

Понял?

Умылышыч?!

— Не посмеешь! — испуганно сказал Эргубаев, отступая от разгневанного чувашина.

— От тошт! — лӱдын кычкыралеш Эргубаев, шыдешкыше чуваш деч шеҥгекыла чакна.

А Назаров одной рукой сорвал распустившийся ярко-лиловый подснежник, другой захватил горсть песку и стал подходить к десятнику.

А Назаров але таче эрден гына пелед шогалше сылне пеледышым вӱд сер гыч кӱрлын нале, вес кидше дене ошмам кормыжтале да ваштарешыже мия.

Протянув свои руки, он грозно заявил:

Кидшым шуялтен, тудо лӱдыктен мане:

— Выбирай...

— Ойыро...

Возьмешь цветок — будешь с нами, а если хочешь быть на стороне хозяина — глаза песком засыплю и в Кокшагу брошу...

— Пеледышым налат — мемнан дене лият, оза могыреш коднет гын, на тыланет ошма! Какшаныш кудалтем...

Ну?!

Эргубаев побледнел.

Эргубаев ошем кайыш.

Его губы задрожали, он что-то пытался сказать, но слова застряли в горле.

Тӱрвыжӧ чытырнаш тӱҥале, ала-мом каласынеже ыле, но шомакше логареш шинчын.

Сделав несколько шагов назад, он резко повернулся и что есть духу бросился бежать.

Икмыняр ошкылым шеҥгек ыштышат, тудо савырналтыш да уло кертмын куржын колтыш.

— Ах ты, паршивый шайтан! — крикнул ему вслед Иван.

— Ах тый, шакше шайтан! — почешыже кычкырале Назаров.

— Удрал окаянный...

— Куржо каргыме...

— Ха-ха-ха! — услышал он.

— Ха-ха-ха! — кольо тудо.

— Ты чего это расшумелся?

— Мом тыге толашет?

Назаров увидел друга, стоящего у кручи.

Назаров тура сер тӱрыштӧ шогышо йолташыжым ужо.

— Сивагат, ты?!

— Сивагат, тый?!

Спускайся ко мне...

— Воло мый дкем...

Быстро семеня кривыми ногами, татарин ловко сбежал по песчаному склону к воде.

Кадыр йолжым пиын тарватылын, татар ошма тайыл дене вӱд деке куштылгын волен шогале.

Друзья уселись рядом, молча закурили.

Йолташ-шамыч йыгыре шинчыч, шыпак тамакым шупшаш пижыч.

Недалеко от одного из опасных заторных участков, там, где, устье Кокшаги раздается вширь, почти у самой воды, есть густо заросшее кустарником укромное место.

Заторный деч ятыр кӱшнӧ ик тураште Какшан вӱд лопканрак йога. Вӱд воктенак нугыдо вондер коклаште улак вер уло.

Правый берег реки тут крутой, и на нем, низко склонив ветви к воде, стоят кусты черемухи.

Тура сер воктене, укшлашт дене вӱд ӱмбак кумык кержалтын, ломбо-влак шогат.

А на другой стороне в реку вдается узкая песчаная коса.

А вес могырышто эҥерыш аҥысыр ошмайол пӱчкын пура.

Сюда и пришла Матра.

Лач тышке Матрана толын.

Она села на вывороченный бурей ствол и, не торопясь, развязала платок.

Тӱтанын куклен лукмо пушеҥге тӱҥыш шинче да вашкыде шовыч кылдышым рудыш.

В платке — хлеб, рыба, сахар и несколько конфет в ярких бумажных обертках.

Шовычышто кечываллан налме кинде, кол, сакыр да икмыняр конфет кият.

До обеда еще далеко, и по всему видно, что девушка пришла не для того, чтобы поесть.

Але кечывалым ышташ ондак. Адакше коеш: ӱдыр кочкашь шонен толын огыл.

Она положила в рот кусочек сахару, развернула конфету, разгладила бумажку и положила ее на ладонь.

Тудо умшашкыже сакыр падырашым пурльо, вара конфетым рончыш, кагазшым шаралтен, копашкыже пыштыш.

Поглядев по сторонам и убедившись в том, что Матра здесь одна и за ней никто не подсматривает, она положила конфету на бумажку и, поплевав на нее, что-то зашептала.

Йырым-йыр ончале да шкет улмыжлан ӱшанен, тудым иктат ок уж манын умылен, Матрана конфетым кагазыш пыштыш, тушко шӱведыш да ала-мом шып ойлаш тӱҥале.

Если бы в этот момент кто-нибудь подошел к ней поближе, то услышал бы слова заклинания-наговора: «Только тогда, когда Чачи отвезет на серебряную мельницу серебряное зерно, размолет его на серебряном жернове, испечет из серебряной муки серебряный хлеб и накормит им Чопана, только тогда он полюбит ее.

Мом тудо ойлыштеш, ӧрдыж гыч колыштын, нимат от умыло, а чылт чакак лият гын, шыпрак каласкалыме мутшымат умылаш йӧсӧ огыл: «Ший вакшыш ший пырчым наҥгаен, ший кӱэш йоҥыжтен, ший ложаш дене ший киндым пыштен, кунам йоланым пукшен кертеш, тунам гына тудым Чопан йӧратыже.

Тьфу!

Чпу!

Тьфу!

Чпу!

Тьфу!..»

Чпу..!"

Кончив наговор, Матра завернула конфету в бумажку, положила ее в платок и аккуратно связала его концы.

Тыге шӱведышат, Матрана конфетшым могай ыле, тугай кагазеш пӱтырыш да шовыч дене сайын гына вӱдыльӧ.

Итак, главное сделано. Девушка облегченно вздохнула и стала пристально всматриваться в густые заросли черемушника и слушать: не запоет ли где соловей.

Тиде пашам ыштен пытарымеке, ӱдыр кожге ласкан шӱлалтыш. Ынде тудо ломбо могырыш ончыштеш, шӱшпык мурым колыштеш.

Но пения не было слышно.

Но шӱшпык йӱк тембалне ок шокто.

Матра поднялась на крутой берег.

Матра тура серыш кӱзыш.

Дойдя до середины широкого луга, она остановилась.

Кумда олык пукшек шуо да чарналтен шогале.

До ее слуха донеслись соловьиные трели.

Пылышыжлан шӱшпык шӱшкымӧ йӱк шоктыш.

Девушка быстро сунула багор в куст шиповника и побежала.

Ӱдыр пагоржым шуанвондо уа йымак чыкале да куржын колтыш.

Ее иссиня-черные волосы выбились из-под красного платка, лицо разрумянилось, глаза заблестели...

Тудын кандалге-шем ӱпшӧ йошкар шовычшо йымач лектын, чурийже чевергыш, шинчаже йылгыжеш...

Здесь...

Тыштак...

Здесь он.

Тыштак тудо.

И она, затаив дыхание, прислушалась.

Шӱлымыжым чарнен, тудо колышташ пиже.

Соловей пел в чаще.

Шӱшпык чашкерыште мура.

Где он сидит?

Куштырак шинча?

Эх, если бы на черемухе... на распускающейся!

Ломбышто гын йӧра ыле... пеледаш тӱҥалше ломбышто!

Матра до боли в глазах всматривается в заросли.

Матрана шинчаже корштымеш уашке ончыштеш.

Голос певца раздается где-то совсем рядом то тише, то громче, то вдруг разливается звонкой трелью.

Мурызын йӱкшӧ ала-кушто лишнак я эркын, я талын шокта, я кенета йоҥгыдын чыр-чыр-чыр шуялтен колта.

Девушка внимательно осматривает каждую веточку, каждый сучок, но соловья не видно.

Ӱдыр кажне укшышто шерын кычалеш, но шӱшпык нигуштат огеш кой.

Где он?..

Кушто тудо?

Нужно сломить ту ветвь, на которой он сидит.

Тудын шинчыме укшым кузе гын пудыртен налаш.

Так сказала старушка-знахарка, которая научила Матру наговору.

Тыге юзо кувай каласен, тудымат юлаш туныктен.

Долго гонялась Матра за соловьем.

Матрана шӱшпыкым кужун поктыльо.

К месту работы она вернулась уже после полудня, уставшая, но довольная.

Тыге толашен коштын, тудо кечывал эртымылан гына ярныше, но куаныше толын шуо.

В руке у нее была ветка цветущей черемухи.

Кидыштыже пеледышан изи ломбо укш.

Подойдя к зачистке, девушка удивилась: «Почему на участке никого нет?

Зачисткыш лишеммек, ӱдыр ӧрын колтыш: "Мо тыгай, участкыште ик еҥат ок кой?

Куда все ушли?»

Кушко чылан каен пытеныт?"

С минуту она молча постояла и, наконец, догадавшись, что сплавщики, очевидно, пропустив все отставшие бревна, спустились по реке ниже, закинула на плечо багор и быстро зашагала вдоль берега.

Минут наре шып шогышат, пытартышлан тогдайыш: очыни, сплавщик-влак, кодшо пырням эрыктен, ӱлыкӧ волен каеныт. Ӱдыр тарванышат, пагоржым вачыш пыштен, йолжым ӱлыкыла шуялтыш.

Пройдя версты две-три, Матра догнала товарищей.

Кок-кум меҥгым ошкылмек, Матрана йолташыже-влакым поктен шуо.

Осторожно пробираясь между кустов, она подошла к воде и как ни в чем ни бывало принялась за работу.

Уала кокла гыч йыштак волен, вӱд дее лишеме да нимат лийдымыла пашалан пиже.

Узнав, что десятник не заметил ее отсутствия, Матра облегченно вздохнула.

Десятник тудын укежым пален шуктен огылым умылен, Матрана каньылын шӱлалтыш.

— Куда это ты ходила? — спросила Чачи.

— Кушко тыге коштыч? — йодо Чачи.

— Прилегла на берегу и заснула, — соврала девушка.

— Ала-кузела сереш возынамат, мален колтенам, — шойыштеш ӱдыр.

— Ты же видела...

— Тыйже ужыч вет...

Почему не разбудила?

Молан кычкырен отыл?

— Что ты говоришь!

— Мом тый ойлыштат?

Как это в таком случае можно было пройти мимо подруги и не разбудить ее!

Шке йолташым кычкырыде, мо шӱргӧ дене эртен кает.

Ты, наверно, опять была в деревне?

Тый адакат ялыш коштынат дыр?

Чачи знала, что накануне Матра ходила в деревню за конфетами.

Чачи пала: Матрана кодшо кечын ялыш конфетлан коштын.

Десятник узнал об этом и записал ей только половину рабочего дня.

Тунамже десятник шижын. Тудын деч пел кечым кудалтен.

— Ладно, ладно, помалкивай, — сказала Матра.

— Йӧра-йӧра, шып лий, — шоктыш Матрана.