d0rj/ru-mhr-parallel · Datasets at Hugging Face

ru stringlengths 2 1.74k	mhr stringlengths 2 1.63k
Потому что мы получаем по тридцать пять копеек в день, а он за счет нашего труда и пота откладывает себе барыши.	Молан манаш гын ме кечыште кумло вия ырым ыштен налына, а тудо мемнан пӱжвӱд шотеш парышым опта.
Толстеет и богатеет.	Кӱжгемеш да пояҥеш.
— Правда!	— Чын!
— Верно говоришь! — отозвались сплавщики.	— Чыным ойлет! — маныт сплавщик-влак.
— Правда-то правда, — продолжал Румлев, — но нам нужно бороться за свои права.	— Чынже чын, — ойла умбакыже Румелёв, — но мыланна шкенан правана верч кучедалаш кӱлеш.
Таким, как Пеньков, не нравится рабочая правда.	Пеньков гай-шамычлан пашазе чын ок келше.
За нее они нас лишают работы, сажают в тюрьмы и ссылают в Сибирь.	Тудлан верч паша гыч мемнам кораҥдат, тюрьмаш шындат да Сибирьыш колтат.
Люди внимательно слушали Румелева.	Румелёвын ойлымыжым еҥ-влак тӱткын колыштыт.
Каждое слово глубоко проникало им в души.	Кажне мутшо нунын чонышкышт келгын пуцра.
Чопан привстал с чурбака и тоже заговорил:	Чопан пу комыла гыч кынеле да ойла тӱҥале:
— Румелёв показал нам путь, по которому мы должны идти.	— Румелёв мыланна могай корно дене каяш, раш ончыктыш.
Нам нужно написать свои требования и послать делегацию к хозяину.	Мыланна пунчалым лукташ да оза дек делегацийым колташ кӱлеш.
Пока он не подпишет договор, ни один не выйдет на работу.	Ойпидышыш кидшым пыштымешке, иктат пашаш ынже лек.
Кто выйдет, тот изменник!	Кӧ лектеш, тудо ужалыше!
Таких людей мы будем презирать!..	Тугай еҥым ме каргаш тӱҥалына!..
Сплавщики согласились с этим предложением и тут же, при свете костра, написали требования и выбрали трех делегатов, в числе которых оказался и Чопан.	Сплавщик-влак каҥашен нальыч да тыштак, тулото волгыдеш, пунчалым луктыч, кум делегатым сайлышт. Тышке Чопанат логале.
На следующий день на работу направилось всего человек пятнадцать.	Эрлашыжым пашаш улыжат лучко еҥ лекте.
Из десятников в лес не пошел только Эргубаев.	Десятник кокла гыч Эргубаев гына ыш кай.
Утром, как и вчера, бастующим еды не дали.	Бастоватлыше-влаклан тачат кочкаш ыш логал.
Но люди с зачистки принесли на заторную продукты.	Но зачисткысе еҥ-влак заторныйыш кочякышым конденыт.
Назаров, Чолпаев и Румелёв взяли договор и пошли к хозяину.	Румелёв, Чолпаев ден Назаров ойпидышым нальыч да оза дек кайышт.
Пеньков недовольно взглянул на них и буркнул:	Пеньков, нуным ончалын, кумылдымын вудыматыш:
— Что нужно?!.	— Мо кӱлеш?
— Мы делегаты от рабочих, — сказал Румелёв, — нам доверено защищать их общие интересы.	— Ме пашазе-влак деч делегат улына, — ойла Румелёв. — Нуно шке интересыштым шукташ мемнам ӱшанен колтеныт.
Вот вам наши требования.	Теве мемнан йодмашна.
И он протянул хозяину вчетверо сложенный лист.	Да тудо озалан нылыте тодылмо кагазым шуялтыш.
Пеньков взял бумагу, развернул ее и внимательно прочел.	Пеньков кидышкыже нале да лудын лекте.
— Кто написал вам эту бумажку? — глядя на Румлева, спросил он.	— Кӧ тыгай кагазым тыланда возен пуэн? — Румелёв ӱмбаке шымлышын ончалын, тудо йодо.
— Сами, — враз ответили Назаров и Чолпаев.	— Ме шке возенна! — Чолпаев ден Назаров иканаште пелештышт.
— Николай Петрович, кто писал требования — это тебя не касается.	— Николай Петрович, кӧ возен, тудо тыланет кӱлешыже уке.
Они единодушно приняты на общем собрании рабочих, — ответил Румелёев.	Тудым пашазе-влакын погынымаште ик ой дене возеныт, — вашештыш Румелёв.
— Кто вам дал право проводить собрания? — зло прохрипел Пеньков.	— Погынымашым ышташ тыланда кӧ правам пуэн? — шыдын эҥыралтыш Пеньков.
— У нас те же права, что и у тебя.	— Мемнан праваже тыйын гаяк лийшаш.
Мы такие же люди, — сказал Назаров.	Ме айдеме онал мо! — каласыш Назаров.
— Много берешь на себя, — рявкнул хозяин.	— Ӱмбакет шуко налат, — карале оза.
— Что, мы не люди? — вспылил Назаров.	— Мо, ме айдеме огынал? — ылыже Назаров.
— Я защищал царя и отечество!	— Мый кугыжам да шочмо элым араленам!
Кормил вшей в окопах и оставил на войне полчерепа.	Окопышто тийым пукшенам да теве пел коҥгырам катлен кодын.
На, смотри!	На, ончо!
— Он сдернул с головы бескозырку и показал на шрамы.	— Тудо флотский картузшым налын, вуйжым ончыкта.
— Как это у меня нет прав?!	— Кузе мыйын правам уке?
— Вы не имеете права проводить собрания! — свирепея, закричал Пеньков и скомкал бумагу.	— Погынымашым ышташ тендан нимогай правадат уке! — шыдын пелештыш Пеньков, кагазым кормыжтыл, лукыш кудалтыш.
— Ах ты, гнида!	— Ах, тый, шаргинче!
Ты чихаешь на наш уговор...	Тый мемнан ойпидышланна тӱрвынчат.
— И Назаров, занеся огромный кулачище над головой, двинулся на хозяина.	— Назаров, кугу мушкындыжым вуй ӱмбакше нӧлталын, оза могырыш тарваныш.
Но Румелёв остановил его.	Но Румелёв тудым чарыш.
— Подожди.	— Чыталте.
Не спеши.	Ит вашке.
Рано.	Ондак.
— Вон отсюда, разбойники!	— Лекса тышеч, вуянче-влак!
— Пеньков указал своим пухлым пальцем на дверь.	— Пеньков коя парняж дене омсашкыла ончыктыш.
В это время в кошевую вбежал один из приказчиков и, не переводя дыхания, выпалил:	Лач тиде жапыште кошевойыш ик приказчик куржын пурыш. Тудо шӱлештын ойлаш тӧча:
— Беда, Николай Петрович!	— Нииколай Пепетрович, эҥгек!
Большой затор!	Кугу затор!
Сплавщиков мало.	Сплавщик шагал.
Ничего поделать нельзя.	Нимом ышташ ок лий.
Бревна прут и прут.	Пырня толеш да толеш.
Уже в пять рядов наворотило.	Вич пачашат оралалт шуын.
Что делать, не знаю...	Мом ышташ, ом пале...
Пеньков тяжело вздохнул и, дико вращая испуганными глазами, ошалело смотрел на сплавщиков.	Пеньков кугун шӱлалтен колтыш, лӱдшӧ шинчажым ир семын пӱтыркален, сплавщик-шамычым ушдымыла онча.
— Ну, все...	— Ну, чыла...
Зарезали...	Шӱшкыльыч...
— Он обхватил голову руками и тяжело сел на кровать.	— Тудо вуйжым кидше дене кучыш да кроватьыш нелын волен шинче.
— Пошли, — сказал Румелёв.	— Кайышна, — шоктыш Румелёв.
За ним последовали Чопан и Назаров.	Тудын почеш Чопан ден Назаров кайышт.
— Не тужите, друзья.	— Ида ойгыро, йолташ-влак.
Теперь он будет сговорчивей.	— Ынде ктырен кертшырак лиеш.
— Ободрил их Румелёв.	— Кумылаҥдыш нуным Румелёв.
Вскоре Пеньков на лодке поплыл вниз по течению.	Вашке, пушыш шинчын, Пеньков вӱд почеш ӱлыкыла волен кайыш.
На заторе он побыл часа полтора, потом вернулся.	Затор дене тудо шагатат пеле лие, варажым пӧртыльӧ.
Подошел к сидящим сплавщикам и прогудел:	Сплавщик-влак дек мийыш да мугыматыш:
— Ничего себе, заварили кашу.	— Пучымышым пеш сайын шолтышда.
Как теперь будете расхлебывать?	Кузе ынде кочкаш тӱҥалыда?
— Николай Петрович, — усмехнулся Сивагат.	— Николай Петрович, — шыргыжалмыла ыштыш Сивагат.
— Не мы, а ты заварил кашу.	— Ме огыл, а тый пучымышым шолтенат.
Вот сам и расхлебывай.	Шкеак коч ынде.
Повысил бы нам жалованье, питание бы улучшил; и никаких бы забот-хлопот не имел.	Пашадарым кӱзыктет, сайын пукшет гын, нимогай шонымашат ок лий ыле.
— Ладно, ладно, Сивагат, — отмахнулся хозяин.	— Йӧра-йӧра, Сивагат, — кидшым лупшале оза.
— Не ты виноват, а вот кто, — и он показал на Эргубаева.	— Тый огыл титаканже. Теве кӧ. — Тудо Эргубаевым ончыкта.
— Как это я виноват! — как ужаленный, подскочил тот.	— Кузе мый титакан?! — пӱшкылмыла тӧршталта тудыжо.
— А вот так...	— А теве тыге...
На Красногорском берегу стоял твой десяток.	— Йошкар курык серыште тыйын десяткет шоген.
Вы ушли, и образовался затор.	Те каенда, да затор лийын.
Видишь, старый пес, до чего довел дело.	Шоҥго пий, ужат, пашам кушко шуктенат.
Ты думаешь, что будешь лежать на берегу Кокшаги и за это тебе будут платить деньги?	Какшан серыште кийылтат, да тидлан тылат оксам тӱлаш тӱҥалыт, шонет мо?
Возмущенный Эргубаев поднялся и подошел к хозяину.	Эргубаев чытен кертде кынел шогале, оза дек мия.
— Ох ты...	— Ох, тый...
А что делал сам?	— А шкеже мом ыштенат?
Куда смотрел?..	Кушко онченат?..
Да ведь ты за весь свой век пальцем не пошевелил...	Ӱмыр мучкет парнятымат тарватен отыл.
Пеньков молчал...	Пеньков шып шога...
Он то краснел, то бледнел от слов старика.	Тудо я чеверга, я ошемеш шоҥго еҥын мутшо деч.
По всему было видно, что зло так и кипит в нем.	Вигак коеш: шыдыже кӧргыштыжӧ шолеш.
Но хозяин не перебивал десятника, он думал: «Если уж Эргубаев пошел против меня, значит, дела мои действительно плохи».	Но оза десятникым лугыч ок ыште, тудо шона: "Эргубаеват мыйын ваштареш каен гын, тугеже мыйын пашам чынжымак начар".
— Ну, что еще скажешь? — прохрипел Пеньков.	— Ну, эше мом каласен кертат? — пеҥыжалтыш тудо.
— Говори, говори, отводи душу...	Чонет канымеш, айда ойло...
— И скажу, — распалился старик.	— Да ойленм, — шоҥго утларак ылыжеш.
— Скажу о многом...	— Шуко нерген каласе...
Пятнадцать лет я работал на твоего отца и десять на тебя.	Мый тыйын ачатлан лучко ий да тыланет лу ий пашам ыштенам.
Отец твой покойный, царство ему небесное, Петр Семенович, никогда не обижал меня.	Ачат, колен ынде (айда тудо суапыште илыже) Петр Семенович, нигунамат тыге обижаен огыл.

Потому что мы получаем по тридцать пять копеек в день, а он за счет нашего труда и пота откладывает себе барыши.

Молан манаш гын ме кечыште кумло вия ырым ыштен налына, а тудо мемнан пӱжвӱд шотеш парышым опта.

Толстеет и богатеет.

Кӱжгемеш да пояҥеш.

— Правда!

— Чын!

— Верно говоришь! — отозвались сплавщики.

— Чыным ойлет! — маныт сплавщик-влак.

— Правда-то правда, — продолжал Румлев, — но нам нужно бороться за свои права.

— Чынже чын, — ойла умбакыже Румелёв, — но мыланна шкенан правана верч кучедалаш кӱлеш.

Таким, как Пеньков, не нравится рабочая правда.

Пеньков гай-шамычлан пашазе чын ок келше.

За нее они нас лишают работы, сажают в тюрьмы и ссылают в Сибирь.

Тудлан верч паша гыч мемнам кораҥдат, тюрьмаш шындат да Сибирьыш колтат.

Люди внимательно слушали Румелева.

Румелёвын ойлымыжым еҥ-влак тӱткын колыштыт.

Каждое слово глубоко проникало им в души.

Кажне мутшо нунын чонышкышт келгын пуцра.

Чопан привстал с чурбака и тоже заговорил:

Чопан пу комыла гыч кынеле да ойла тӱҥале:

— Румелёв показал нам путь, по которому мы должны идти.

— Румелёв мыланна могай корно дене каяш, раш ончыктыш.

Нам нужно написать свои требования и послать делегацию к хозяину.

Мыланна пунчалым лукташ да оза дек делегацийым колташ кӱлеш.

Пока он не подпишет договор, ни один не выйдет на работу.

Ойпидышыш кидшым пыштымешке, иктат пашаш ынже лек.

Кто выйдет, тот изменник!

Кӧ лектеш, тудо ужалыше!

Таких людей мы будем презирать!..

Тугай еҥым ме каргаш тӱҥалына!..

Сплавщики согласились с этим предложением и тут же, при свете костра, написали требования и выбрали трех делегатов, в числе которых оказался и Чопан.

Сплавщик-влак каҥашен нальыч да тыштак, тулото волгыдеш, пунчалым луктыч, кум делегатым сайлышт. Тышке Чопанат логале.

На следующий день на работу направилось всего человек пятнадцать.

Эрлашыжым пашаш улыжат лучко еҥ лекте.

Из десятников в лес не пошел только Эргубаев.

Десятник кокла гыч Эргубаев гына ыш кай.

Утром, как и вчера, бастующим еды не дали.

Бастоватлыше-влаклан тачат кочкаш ыш логал.

Но люди с зачистки принесли на заторную продукты.

Но зачисткысе еҥ-влак заторныйыш кочякышым конденыт.

Назаров, Чолпаев и Румелёв взяли договор и пошли к хозяину.

Румелёв, Чолпаев ден Назаров ойпидышым нальыч да оза дек кайышт.

Пеньков недовольно взглянул на них и буркнул:

Пеньков, нуным ончалын, кумылдымын вудыматыш:

— Что нужно?!.

— Мо кӱлеш?

— Мы делегаты от рабочих, — сказал Румелёв, — нам доверено защищать их общие интересы.

— Ме пашазе-влак деч делегат улына, — ойла Румелёв. — Нуно шке интересыштым шукташ мемнам ӱшанен колтеныт.

Вот вам наши требования.

Теве мемнан йодмашна.

И он протянул хозяину вчетверо сложенный лист.

Да тудо озалан нылыте тодылмо кагазым шуялтыш.

Пеньков взял бумагу, развернул ее и внимательно прочел.

Пеньков кидышкыже нале да лудын лекте.

— Кто написал вам эту бумажку? — глядя на Румлева, спросил он.

— Кӧ тыгай кагазым тыланда возен пуэн? — Румелёв ӱмбаке шымлышын ончалын, тудо йодо.

— Сами, — враз ответили Назаров и Чолпаев.

— Ме шке возенна! — Чолпаев ден Назаров иканаште пелештышт.

— Николай Петрович, кто писал требования — это тебя не касается.

— Николай Петрович, кӧ возен, тудо тыланет кӱлешыже уке.

Они единодушно приняты на общем собрании рабочих, — ответил Румелёев.

Тудым пашазе-влакын погынымаште ик ой дене возеныт, — вашештыш Румелёв.

— Кто вам дал право проводить собрания? — зло прохрипел Пеньков.

— Погынымашым ышташ тыланда кӧ правам пуэн? — шыдын эҥыралтыш Пеньков.

— У нас те же права, что и у тебя.

— Мемнан праваже тыйын гаяк лийшаш.

Мы такие же люди, — сказал Назаров.

Ме айдеме онал мо! — каласыш Назаров.

— Много берешь на себя, — рявкнул хозяин.

— Ӱмбакет шуко налат, — карале оза.

— Что, мы не люди? — вспылил Назаров.

— Мо, ме айдеме огынал? — ылыже Назаров.

— Я защищал царя и отечество!

— Мый кугыжам да шочмо элым араленам!

Кормил вшей в окопах и оставил на войне полчерепа.

Окопышто тийым пукшенам да теве пел коҥгырам катлен кодын.

На, смотри!

На, ончо!

— Он сдернул с головы бескозырку и показал на шрамы.

— Тудо флотский картузшым налын, вуйжым ончыкта.

— Как это у меня нет прав?!

— Кузе мыйын правам уке?

— Вы не имеете права проводить собрания! — свирепея, закричал Пеньков и скомкал бумагу.

— Погынымашым ышташ тендан нимогай правадат уке! — шыдын пелештыш Пеньков, кагазым кормыжтыл, лукыш кудалтыш.

— Ах ты, гнида!

— Ах, тый, шаргинче!

Ты чихаешь на наш уговор...

Тый мемнан ойпидышланна тӱрвынчат.

— И Назаров, занеся огромный кулачище над головой, двинулся на хозяина.

— Назаров, кугу мушкындыжым вуй ӱмбакше нӧлталын, оза могырыш тарваныш.

Но Румелёв остановил его.

Но Румелёв тудым чарыш.

— Подожди.

— Чыталте.

Не спеши.

Ит вашке.

Рано.

Ондак.

— Вон отсюда, разбойники!

— Лекса тышеч, вуянче-влак!

— Пеньков указал своим пухлым пальцем на дверь.

— Пеньков коя парняж дене омсашкыла ончыктыш.

В это время в кошевую вбежал один из приказчиков и, не переводя дыхания, выпалил:

Лач тиде жапыште кошевойыш ик приказчик куржын пурыш. Тудо шӱлештын ойлаш тӧча:

— Беда, Николай Петрович!

— Нииколай Пепетрович, эҥгек!

Большой затор!

Кугу затор!

Сплавщиков мало.

Сплавщик шагал.

Ничего поделать нельзя.

Нимом ышташ ок лий.

Бревна прут и прут.

Пырня толеш да толеш.

Уже в пять рядов наворотило.

Вич пачашат оралалт шуын.

Что делать, не знаю...

Мом ышташ, ом пале...

Пеньков тяжело вздохнул и, дико вращая испуганными глазами, ошалело смотрел на сплавщиков.

Пеньков кугун шӱлалтен колтыш, лӱдшӧ шинчажым ир семын пӱтыркален, сплавщик-шамычым ушдымыла онча.

— Ну, все...

— Ну, чыла...

Зарезали...

Шӱшкыльыч...

— Он обхватил голову руками и тяжело сел на кровать.

— Тудо вуйжым кидше дене кучыш да кроватьыш нелын волен шинче.

— Пошли, — сказал Румелёв.

— Кайышна, — шоктыш Румелёв.

За ним последовали Чопан и Назаров.

Тудын почеш Чопан ден Назаров кайышт.

— Не тужите, друзья.

— Ида ойгыро, йолташ-влак.

Теперь он будет сговорчивей.

— Ынде ктырен кертшырак лиеш.

— Ободрил их Румелёв.

— Кумылаҥдыш нуным Румелёв.

Вскоре Пеньков на лодке поплыл вниз по течению.

Вашке, пушыш шинчын, Пеньков вӱд почеш ӱлыкыла волен кайыш.

На заторе он побыл часа полтора, потом вернулся.

Затор дене тудо шагатат пеле лие, варажым пӧртыльӧ.

Подошел к сидящим сплавщикам и прогудел:

Сплавщик-влак дек мийыш да мугыматыш:

— Ничего себе, заварили кашу.

— Пучымышым пеш сайын шолтышда.

Как теперь будете расхлебывать?

Кузе ынде кочкаш тӱҥалыда?

— Николай Петрович, — усмехнулся Сивагат.

— Николай Петрович, — шыргыжалмыла ыштыш Сивагат.

— Не мы, а ты заварил кашу.

— Ме огыл, а тый пучымышым шолтенат.

Вот сам и расхлебывай.

Шкеак коч ынде.

Повысил бы нам жалованье, питание бы улучшил; и никаких бы забот-хлопот не имел.

Пашадарым кӱзыктет, сайын пукшет гын, нимогай шонымашат ок лий ыле.

— Ладно, ладно, Сивагат, — отмахнулся хозяин.

— Йӧра-йӧра, Сивагат, — кидшым лупшале оза.

— Не ты виноват, а вот кто, — и он показал на Эргубаева.

— Тый огыл титаканже. Теве кӧ. — Тудо Эргубаевым ончыкта.

— Как это я виноват! — как ужаленный, подскочил тот.

— Кузе мый титакан?! — пӱшкылмыла тӧршталта тудыжо.

— А вот так...

— А теве тыге...

На Красногорском берегу стоял твой десяток.

— Йошкар курык серыште тыйын десяткет шоген.

Вы ушли, и образовался затор.

Те каенда, да затор лийын.

Видишь, старый пес, до чего довел дело.

Шоҥго пий, ужат, пашам кушко шуктенат.

Ты думаешь, что будешь лежать на берегу Кокшаги и за это тебе будут платить деньги?

Какшан серыште кийылтат, да тидлан тылат оксам тӱлаш тӱҥалыт, шонет мо?

Возмущенный Эргубаев поднялся и подошел к хозяину.

Эргубаев чытен кертде кынел шогале, оза дек мия.

— Ох ты...

— Ох, тый...

А что делал сам?

— А шкеже мом ыштенат?

Куда смотрел?..

Кушко онченат?..

Да ведь ты за весь свой век пальцем не пошевелил...

Ӱмыр мучкет парнятымат тарватен отыл.

Пеньков молчал...

Пеньков шып шога...

Он то краснел, то бледнел от слов старика.

Тудо я чеверга, я ошемеш шоҥго еҥын мутшо деч.

По всему было видно, что зло так и кипит в нем.

Вигак коеш: шыдыже кӧргыштыжӧ шолеш.

Но хозяин не перебивал десятника, он думал: «Если уж Эргубаев пошел против меня, значит, дела мои действительно плохи».

Но оза десятникым лугыч ок ыште, тудо шона: "Эргубаеват мыйын ваштареш каен гын, тугеже мыйын пашам чынжымак начар".

— Ну, что еще скажешь? — прохрипел Пеньков.

— Ну, эше мом каласен кертат? — пеҥыжалтыш тудо.

— Говори, говори, отводи душу...

Чонет канымеш, айда ойло...

— И скажу, — распалился старик.

— Да ойленм, — шоҥго утларак ылыжеш.

— Скажу о многом...

— Шуко нерген каласе...

Пятнадцать лет я работал на твоего отца и десять на тебя.

Мый тыйын ачатлан лучко ий да тыланет лу ий пашам ыштенам.

Отец твой покойный, царство ему небесное, Петр Семенович, никогда не обижал меня.

Ачат, колен ынде (айда тудо суапыште илыже) Петр Семенович, нигунамат тыге обижаен огыл.